Пигмалион - Страница 28

Элиза. Аминь. Вы прирожденный проповедник.

Хигинс (раздраженно). Дело не в том, что я груб с вами, а в том, что я никогда ни с кем и не бываю иным.

Элиза (очень искренне). Мне все равно, как вы со мной обращаетесь. Ругайте меня, бейте, пожалуйста, – я к этому привыкла. Но (встает и смотрит на него в упор) раздавить себя я не позволю.

Хигинс. Так прочь с моего пути. Я не собираюсь останавливаться из-за вас. С какой стати вы говорите обо мне так, словно я автобус?

Элиза. Вы и есть автобус. Завели мотор и поперли, а до других вам и дела нет. Но не думайте, я могу обойтись и без вас.

Хигинс. Знаю. Я сам говорил вам, что можете.

Элиза (уязвленная, переходит к другому концу тахты и поворачивается к камину). Да, говорили, бездушный вы человек. Вы хотели избавиться от меня.

Хигинс. Врете.

Элиза. Спасибо. (С достоинством садится.)

Хигинс. А приходило вам когда-нибудь в голову, что я не могу обойтись без вас?

Элиза, (серьезно). Не пытайтесь снова меня опутать. Вам придется обходиться без меня.

Хигинс (высокомерно). И обойдусь. Мне не нужен никто. У меня есть моя собственная душа, моя собственная искра Божественного огня. (С неожиданным смирением.) Но мне будет недоставать вас, Элиза. (Садится рядом с ней.) Ваши идиотские представления о жизни многому меня научили – признаюсь покорно и с благодарностью. Кроме того, я привык к вашему голосу и к вашему виду, они мне даже нравятся.

Элиза. Ну что ж, у вас есть записи с моим голосом и мои фотографии. Когда вам станет скучно без меня, послушайте запись. У нее, по крайней мере, нет чувств, ей не причинишь боли.

Хигинс. Но я не услышу вашей души. Оставьте мне свою душу, а голос и лицо берите с собой. Они – не вы.

Элиза. О, да вы настоящий дьявол! Вы умеете вывернуть душу, как другие выворачивают руку, чтобы поставить человека на колени. Миссис Пирс предупреждала меня. Сколько раз она собиралась от вас уйти, но в последнюю минуту вам всегда удавалось уломать ее. А ведь она вас нисколько не интересует, так же, как не интересую вас я.

Хигинс. Но меня интересует человеческая природа и жизнь, а вы – частица этой жизни, которая встретилась мне на пути и в которую я вложил свою душу. Чего еще вы хотите?

Элиза. Я хочу быть безразличной к тому, для кого безразлична я.

Хигинс. Это торгашеский принцип, Элиза. Все равно что (профессионально точно воспроизводит ее ковент-гарденскую манеру речи) «фиялочки» продавать.

Элиза. С вашей стороны подло глумиться надо мной.

Хигинс. Я никогда в жизни ни над кем не глумился. Глумление не украшает ни человека, ни его душу. Я лишь выражаю свое справедливое возмущение торгашеским подходом к делу. В вопросах чувства я не признаю сделок. Вы называете меня бездушным, потому что не смогли купить меня тем, что подавали мне туфли и находили очки. Вы были дурой. Женщина, подающая мужчине туфли, – отвратительное зрелище. Разве я когда-нибудь подавал туфли вам? Вы намного выиграли в моих глазах, когда запустили этими самыми туфлями мне в физиономию. Нечего сперва раболепствовать передо мной, а потом возмущаться, почему я не интересуюсь вами. А кто может интересоваться рабом? Если вы хотите вернуться, возвращайтесь ради настоящей дружбы. Другого не ждите. Вы и так получили от меня в тысячу раз больше, чем я от вас. А если вы посмеете сравнивать свои собачьи повадки вроде таскания туфель – с тем, что я создал из вас герцогиню Элизу, то я просто захлопну дверь перед вашим глупым носом.

Элиза. Зачем вы делали из меня герцогиню, если я вас не интересую?

Хигинс (искренне). Так ведь это же моя работа.

Элиза. Вы даже не подумали, сколько беспокойства причините мне этим.

Хигинс. Мир никогда бы не был сотворен, если бы творец его боялся кого-нибудь обеспокоить. Творить жизнь – значит причинять беспокойство. Есть один только путь избежать беспокойства: убийство. Вы заметили, трусы всегда требуют, чтобы беспокойных людей убивали.

Элиза. Я не проповедник, чтобы обращать внимание на такие вещи. Я обращаю внимание только на то, что вы не обращаете внимания на меня.

Хигинс (разозлившись, вскакивает и начинает ходить по комнате). Элиза, вы идиотка! Я зря трачу сокровища своего мильтоновского ума, выкладывая их перед вами. Поймите раз и навсегда – я иду своим путем и делаю свое дело. А на то, что может случиться с любым из нас, мне решительно наплевать. Я не запуган, как ваш отец и ваша мачеха. Выбирайте сами – либо возвращайтесь, либо идите ко всем чертям.

Элиза. Зачем мне возвращаться?

Хигинс (встав коленями на тахту, наклоняется к Элизе). Только ради собственного удовольствия. Из-за этого я и взял вас к себе.

Элиза (отвернувшись). А завтра, если я не стану выполнять все ваши желания, вы вышвырнете меня обратно на улицу?

Хигинс. Да. Но вы тоже можете встать и уйти, если я не буду исполнять все ваши желания.

Элиза. Уйти и жить с мачехой?

Хигинс. Да. Или продавать цветы.

Элиза. Ах, если бы я могла опять вернуться к моей корзине с цветами! Я бы не зависела ни от вас, ни от отца, ни от кого на свете! Зачем вы отняли у меня мою независимость? Зачем я пошла на это! А теперь я просто жалкая раба, несмотря на все свои красивые платья.

Хигинс. Ничего подобного. Если хотите, я могу удочерить вас и положить на ваше имя деньги. А может быть, вы предпочитаете выйти замуж за Пикеринга?

Элиза (свирепо). Я не вышла бы даже за вас, если бы вы меня попросили. А по возрасту вы мне больше подходите, чем они.

Хигинс (мягко). Чем он, а не «чем они».